Сладкий яд - Страница 46

Мама садится рядом со мной на диван.

— Мы раньше часто так делали, да? Вгрызались друг другу в глотку. Проверяли, кто глубже ранит, кто ударит больнее.

Избегая смотреть ей в лицо, я делаю вид, будто разглядываю свой маникюр.

— Теперь это уже неважно, разве нет?

В наступившей оглушительной тишине на нас кричит наше прошлое. Все до единого воспоминания просыпаются и требуют, чтобы их выслушали.

— Блэр, зачем ты вернулась?

Я быстро поднимаю глаза.

— Прости, если своим появлением доставила тебе неудобства. — Я встаю, готовясь уйти. — Я пойду. Это была плохая идея.

Мама ловит меня за руку.

— Подожди, Блэр. Не уходи. Я не то имела в виду.

Глядя на ее руку, я вспоминаю, как в последний раз она притрагивалась ко мне. Это была пощечина.

— В детстве у меня было только одно желание: чтобы ты прикоснулась ко мне. Полюбила меня. Но это было тогда. А сейчас… ты не могла бы отпустить мою руку?

Она немедленно слушается. В ее глазах — неприкрытая боль.

— Мы с отцом подвели тебя. Моя прекрасная девочка… Что мы с тобой сотворили?

Я не знаю, то ли засмеяться ей прямо в лицо, то ли упасть перед ней на колени и взмолиться, чтобы она обняла меня и никогда больше не отпускала. Может, и то, и другое. Да, определенно и то, и другое.

— Знаешь, что? Прямо сейчас я не могу с этим разбираться. — Я трясу головой. — Мне надо подумать.

На этот раз она не останавливает меня, а просто смотрит, как я беру с дивана свою кожаную сумочку и поднимаюсь на ноги.

— Ты надолго приехала?

— Не знаю. Еще не решила.

— Где ты остановилась?

— В «Уитморе».

Она встает и подходит ко мне, а я, пока она приближается, пользуюсь случаем и ищу на ее лице следы, которые оставило время. И не нахожу их. Время пощадило ее. Она все так же прекрасна, какой я ее запомнила. Настоящая королева. Но в ней, однако, появилось и что-то новое, что у меня не выходит определить. Мягкость?

— Может, останешься здесь? Все-таки это твой дом, — тихо добавляет она.

Я беру ключи от машины.

— Спасибо, но нет. Думаю, сегодня мне лучше побыть одной.

— Хочешь, завтра вместе позавтракаем?

У меня с языка готов сорваться отказ, но я проглатываю его.

— Давай. Буду рада.

Я уже переступаю порог, когда мама просит меня остановиться. Я оглядываюсь. Наши глаза встречаются.

— Знаешь, о чем я жалею больше всего, Блэр? — Вопрос звучит еле слышно.

— О чем? — натянуто спрашиваю я.

— Когда я уходила в тот первый раз, тебе едва исполнилось шесть. Ты бежала за мной со слезами на твоем хорошеньком личике, потом вцепилась в меня, сквозь слезы умоляя не оставлять тебя. А я смотрела на тебя и чувствовала, как разбивается мое сердце. Я жалею, что не взяла тебя на руки и не осталась ради тебя. Но я не могла больше жить с твоим отцом ни единого дня. Это убивало меня.

Во мне закипает гнев. И она говорит мне все это сейчас? Спустя двадцать лет? Слишком поздно, мама.

— Знаешь, мам, а ты вообще задумывалась хоть раз, каково было мне — твоей дочери — смотреть, как ее мать уходит с чемоданом в руке, даже не оглянувшись? А как же я, мам? Тебе не приходило в голову, что мое сердце тоже оказалось разбито? — Мой голос взвивается, но мне наплевать. — Ты бросила меня и бросила папу. И папе после этого стало еще хуже.

В прекрасных синих глазах моей матери блестят слезы.

— Прости меня, Блэр. Прости. Мне бы так хотелось вернуться во времени и сделать все по-другому.

Злость ушла из меня, и я безучастно смотрю на свою мать.

— Не знаю, смогу ли.

* * *

На следующее утро мы встречаемся в маленьком уютном кафе. Когда я прихожу, она уже ждет меня. Поначалу обстановка остается до крайности напряженной. Она молчит, и я тоже. Избегая смотреть друг на друга, мы смотрим то в стол, то в окно. Боль еще чересчур ощутима. Раны, которые никогда так и не зажили, еще кровоточат.

Она нарушает молчание первой.

— Хочешь еще кофе?

Я опускаю взгляд в кружку и впервые замечаю, что она пуста.

— Угу.

Она подзывает нашу официантку и просит ее подлить мне кофе. Когда официантка приходит с кофейником, моя мать берет меня за руку, а я обнаруживаю, что меня разрывают два противоречивых желания: мне хочется и насладиться ощущением своей ладони в материнских руках, и отдернуть ее.

Я выбираю первое.

— Блэр… Ты должна узнать одну вещь.

В ее тоне есть нечто такое, отчего у меня в голове начинает звенеть тревожный сигнал. Я поднимаю лицо, и наши взгляды встречаются.

— Какую? Это как-то связано с папой?

Мягко сжав мою руку, она кивает.

— Твой отец скончался два года назад.

Ресторан начинает кружиться. От слабости перед глазами мутнеет, и я ощущаю взрыв боли, а за ним — абсолютную скорбь и печаль. Выходит, я опоздала.

— Как он умер? — спрашиваю я, превозмогая боль.

— Обширный инфаркт, — с грустью говорит моя мать.

— А ты… — Я делаю паузу. Пытаюсь сглотнуть. — Ты была с ним?

Она кивает. А потом моя мать — женщина, которую я всегда считала самым сильным, самым прекрасным и самым бессердечным существом на планете — срывается и начинает плакать. Рыдания рвутся из ее груди, словно что-то разрывает ее изнутри, пока она, закрыв руками лицо, целиком отдается печали.

Сердце просит предложить ей поддержку, однако стена обид и болезненных воспоминаний, которая стоит между нами, заставляет меня остаться на месте. Но пока я смотрю на нее, на несчастную женщину перед собой, мое сердце одерживает победу. И я, быстро поднявшись, пересаживаюсь к ней на диванчик и обнимаю.