Сладкий яд - Страница 31

— Она любит тебя. Просто слишком боится это признать!

Остановившись на миг, я прикрываю глаза. Меня тянет вернуться назад и спросить, что она имела в виду. Я хочу, чтобы Элли дала мне надежду, осветила темноту, которая засасывает меня. Но вместо того, чтобы вернуться, я заставляю себя идти. Я отгораживаюсь и от Элли, и от того парня, которым я был. Каждый мой шаг пружинит злостью, обидой и ревностью.

Я становлюсь позади Рэйчел, которая разговаривает с каким-то мужчиной. Подойдя к ней вплотную, я ощущаю, как мой член вдавливается в ее сладкую попку, а потом отвожу ее длинные волосы в сторону и целую изгиб ее шеи — и мне плевать, что на нас кто-то смотрит. Она содрогается под моим ртом.

— Привет, Рэйчел. Скучала?

Она поворачивается ко мне. Краснеет.

— Ты пришел.

Я выгибаю бровь.

— Ты что-то не особенно удивлена.

— Я знала, что ты придешь.

— Правда?

— Да.

Костяшками пальцев я ласкаю ее покрасневшую щеку.

— Я забыл, как мило ты выглядишь, когда краснеешь из-за меня.

Кто-то откашливается, напоминая нам, что мы не одни. Она облизывает губы, словно может ощутить там мой вкус.

— Веди себя хорошо, — произносит беззвучно.

— Не хочу, — шепчу я, наклонившись, ей на ухо. — Я бы лучше еще раз тебя трахнул.

— Ты невозможен.

Когда она, пряча довольную улыбку, встряхивает головой, я усмехаюсь. Затем она берет меня за руку и разворачивает к новому гостю, пожилому мужчине в вычурном галстуке-бабочке и ярко-зеленых очках.

— Карл, я хочу представить тебя Ронану. Он тот фотограф, о котором я тебе говорила. Ронан, это Карл Брансвик, мой близкий друг и владелец The Jackson.

Черт подери. Мои глаза округляются. The Jackson? Это же самая престижная арт-галерея Нью-Йорка с филиалами в Лос-Анджелесе, Париже, Гонконге, Дубае, Токио и Милане. Дьявол, если к тебе проявил интерес сам Карл Брансвик, значит ты добился вершины успеха. Даже Эдгар со своими картинами за миллион долларов не смог попасть к нему в галерею.

— Рад знакомству, сэр, — говорю я.

Он пожимает мне руку.

— О да, да, я вспомнил. Наш неограненный алмаз. — Сделав паузу, он оглядывает меня, рассматривает мою одежду, волосы, лицо, мои руки. — Рэйчел, он бесподобен. Где ты его нашла?

Она колеблется перед ответом.

— На выставке Эдгара Хуареса.

На его лице появляется лукавая улыбка.

— Неужели? Если память не изменяет мне — чего кстати, никогда еще не случалось, — то я, кажется, припоминаю, как несколько часов ждал тебя внутри галереи, однако ты так и не появилась.

Я чувствую, что Рэйчел неловко, и потому вмешиваюсь и говорю:

— Это я виноват. Пригласил ее на коктейль еще до того, как она успела войти.

— На коктейль? Так это теперь называется у вас, молодежи? — хмыкает он. — Впрочем, неважно. Если Рэйчел считает тебя талантливым, значит оно наверняка так и есть. У нее одни из самых проницательных глаз в нашем бизнесе. — Далее он обращается к Рэйчел, но его взгляд по-прежнему остается прикован ко мне. — Рэйчел, сладкая, если его работы хотя бы вполовину так хороши, как его лицо, то у меня есть ощущение, что твой протеже далеко пойдет… очень далеко. С небольшой помощью старого доброго меня, разумеется.

Остаток вечера проходит словно в тумане. Бесконечные тосты. Люди, которые обращаются ко мне не походя, а как к человеку. Женщины, которые становятся слишком близко, призывно задевая меня, нашептывая соблазняющие слова. Я больше не невидимка.

Я слышала, вы фотограф. Мне бы хотелось увидеть ваши работы.

Рэйчел представляет меня все новым и новым важным, влиятельным людям. Еще шампанское. Еще икра. Кубинские сигары. Винтажные вина.

Кто он? Новая игрушка Рэйчел. Роскошный… Везет же некоторым. Я слышала, им заинтересовался Карл. Может, представить его Лауре? Она обожает всех этих художников и фотографов. Надо будет как-нибудь зазвать его к нам на ужин.

Шепот и сплетни обо мне. Глаза, устремленные на меня.

Боже, от него просто дух захватывает. Ты когда-нибудь видела такой рот? Мужчинам следует запретить быть настолько красивыми. Интересно, он спит с Рэйчел из-за денег или просто так? Хотя разумеется из-за денег. Зачем же еще? Наверное, хочет продвинуться. Мог бы обратиться ко мне. Элизабет! Он же годится тебе в сыновья. Можно подумать, он будет первым.

Я впервые понимаю, каково это — быть по другую сторону, там, где не ты открываешь кому-то двери, но кто-то открывает двери тебе. И я солгу, если скажу, что мне здесь не нравится. Я солгу, если скажу, что мне не нравится ощущать себя человеком среди тех, для кого я всю свою жизнь был невидимкой. И все же что-то мешает мне полностью раствориться в этом очень отчетливом и необычном сне.

Мы выходим подышать свежим воздухом на веранду. Смотрим на звезды.

— Мне кажется, ты произвел хорошее впечатление.

— Вот как?

— Да. В особенности на Карла. Он хочет как можно скорее увидеть твои работы. Он очень заинтересован.

Отхлебнув шампанского, я пожимаю плечами. Рэйчел забирает у меня хрустальный бокал, ставит его на балюстраду. Потом поворачивается лицом ко мне и берет меня за руки.

— В чем дело? Я думала…

— Ты думала, я хотел всего этого? — Я смотрю на простирающиеся перед нами сады. — Не знаю, Рэйчел. Все это охерительно — вечеринка, шампанское, интерес, — но я всегда думал, что добьюсь успеха самостоятельно. Я даже не представлял, что мне придется пробиваться наверх через постель.

Я слышу, как она резко вдыхает.

— Я не верю, что ты серьезно. Ронан, эти слова тебя недостойны.